Чего мы хотим и для кого издаем журнал

Журнал гомеопатического лечения (Санкт-Петербург), 1861, № 1, стр. 2–13

От автора сайта. "Журнал гомеопатического лечения" — первое российское периодическое издание, целиком посвященное гомеопатии (впервые о гомеопатии упоминалось в еженедельной "Врачебной газете, гомеопатическом листке и вестнике водолечения и гимнастики, издаваемой доктором В. Гржимайло и В. Шебякиным", выходившей в Санкт-Петербурге в 1860—62 гг.; с № 16 переменила название на "Вестник новейших врачебных методов"). Согласно д-ру Карлу Боянусу-ст. (1818—1897), журнал издавался на средства владельца Центральной гомеопатической аптеки Федора Флеминга (1812—1894). Ответственным редактором был д-р Богдан Геринг (1812—1888), но всю работу вел Василий Дерикер (1816—1878), который писал и редакционные статьи. Боянус сообщает, что "'Журнал гомеопатического лечения' издавался в течении трех лет (1861—1863), после чего... должен был прекратиться, так как сравнительно малое число подписчиков не могло обеспечить издания, а ежегодно оказывавшийся дефицит становился не под силу одному Флемингу. Причина неуспеха журнала, при всех его достоинствах, совершенно понятна. Это было специально-ученое издание, требовавшее от читателей известной научной подготовки, чего на самом деле не было. Мы уже прежде говорили, что распространение в нашем обществе гомеопатии обусловливалось главным образом успешным лечением, до гомеопатии же как науки массе дела не было; очень естественно поэтому, что журнал мог удовлетворить только немногих". Известно, что к концу 1861 г. у журнала было 350 подписчиков ("Журнал гомеопатического лечения", 1861, 24, стр. 25); вероятно, с того времени их число не росло, а уменьшалось. Ему наследовал "Журнал Санкт-Петербургского общества врачей-гомеопатов", который продержался на плаву лишь немного дольше (1872—76), и прекратил свое существование по той же причине.

Мы хотим — виноваты, мы желали бы — ускорить признание за гомеопатией до сих пор еще оспариваемого права гражданства в науке, что, по нашему убеждению, принесет большую пользу человечеству. Пора этого признания, конечно, рано или поздно должна же наступить; за это ручается не только полувековое существование и постоянно возрастающее распространение Ганеманова учения во всех частях света, но и очевидное его влияние на старую медицину, прямое и косвенное, сознаваемое и несознаваемое. С тех пор как Ганеман указал настоящей способ исследования лекарств, факультеты тоже занялись этим вопросом и теперь уже в один голос требуют знания физиологических действий каждого лекарства. Чрезвычайно строгая (вначале) гомеопатическая диета повела многих аллопатов к заключению, что несомненно доказанные гомеопатические излечения следует приписывать единственно самоцелительной силе природы, и новая аллопатическая школа, физиологическая, почти совершенно отвергает все лекарства, ограничиваясь при лечении большей частью одними диетическими средствами. Кровь отцеживается уже не так обильно; многие аллопаты уже давно всеми средствами науки стараются доказать, что кровопролитие, прежде столь неизбежное, не только бесполезно, но даже вредно. Врачи вообще стали человеколюбивее и сострадательнее: геройские потрясающие средства, прижигания, моксы и т. д., придуманные как будто нарочно для истязания больных, расточаются уже не так щедро, как бывало. Указание на вред от больших приемов и требование гомеопатов давать простые несмешанные лекарства незаметно повело и аллопатов давать лекарства в малых количествах и в менее смешанном виде, в этом может удостоверить всякого один взгляд на бóльшую часть нынешних аллопатических рецептов, не говоря уже о том, что в этих рецептах мы на каждом шагу встречаемся со старыми приятелями (Acon., Nux vom., Bell., Pulsat. и т. д.), которые нечаянно забрели в чужой лагерь, где были прежде вовсе неизвестны. Наконец, довольно часто случается читать о новых "открытиях" удивительно целительных специфических средств, давно прописанных в гомеопатической фармакологии. Все это доказывает, что гомеопатия необходимо должна со временем вступить в свои права, а между тем с одной стороны, несмотря на ежедневные заимствования, у большинства врачей предубеждение против гомеопатии еще очень сильно; с другой начинают все чаще и чаще появляться также новые приверженцы гомеопатии, которые, следуя очень похвальному правилу "не клясться словами учителя", — не веровать слепо в авторитеты, а рассуждать самостоятельно, думать своим умом, — уже слишком зашибают через край: не дознавшись хорошенько, в чем дело, не только становятся гомеопатами понаслышке, но даже прямо приступают к ней со своими самородными идеями и с тем, чтобы усовершенствовать и преобразовать ее, дать ей новое направление. Таких новых гомеопатов, никогда не читавших Ганемана, мы знаем много. Они разводятся у нас в особенности со времени Мандта1 и его мнимо новой атомистической системы, оторванной в виде "клочка медвежьего ушка" от того же зверя. Мандт по крайней мере знал, что откуда брал. Учено-литературная добросовестность — другой вопрос, а в незнании его упрекнуть нельзя. Но он прошел, и Бог с ним: след его недолго останется заметен. Мы здесь имеем в виду в особенности тех новых гомеопатов, которые даже и на Мандта не похожи, потому что не видали еще источника, из которого черпают свою мудрость.

Предубеждение большинства врачей против гомеопатии, конечно, вредит, задерживая правильное развитие науки и лишая массу общества возможности пользоваться ее приобретениями. Но еще больший вред угрожает со стороны полузнания и искажения истины самонадеянным невежеством.

Скептицизм в науке вещь преполезная. Серьезный ученый, осторожно и недоверчиво приступающий к рассмотрению всякого нового факта и нового открытия, избегающий всякого увлечения и самообольщения, заслуживает глубокого уважения. Такой скептицизм составляет самую сильную пружину, двигающую науку по прямому пути, и в то же время удерживающую ее в пределах положительного и рационального. Он служит к охранению науки от наплыва незрелых, невыработанных идей и недостаточно исследованных фактов. Он в особенности должен быть свойствен академиям, факультетам и ученым обществам, по преимуществу предназначенным к тому, чтобы разрабатывая, сохранять науку. Отсюда привязанность к преданиям и утвержденным авторитетам, отсюда вообще консервативный дух этих корпораций и трудность, медленность, с какими у них принимаются новые идеи и новые открытия. Академии должны быть такими, иначе науке грозило бы распадение от слишком легко развивающейся страсти к нововведениям и от слишком бойких наездов тщеславных мечтателей. Всякий, у кого в голове зашевелилась своя непереваренная фантазия, явился бы с претензией на титул преобразователя, и наука вконец запуталась бы в противоречиях. Очевидно, что осмотрительность, осторожность и недоверчивость необходимы для пользы самой науки. Если недоверчивость порождает предубеждение, иногда довольно сильное и вредящее успеху хорошей идеи и действительно полезному открытию, как это, к сожалению, не раз уже случалось в истории науки, то оно объясняется неизбежным влиянием различных весьма естественных человеческих страстей. На первом плане здесь эгоизм, самолюбие, самосохранение, пристрастие к своим личным издавна уже усвоенным понятиям, а затем даже личные положения, личные отношения и разные тоже человеческие страсти помельче. В числе этих второстепенных, мелких, есть и одна крупная страсть не страсть, а тоже общечеловеческое свойство, и притом весьма консервативного характера. Это, с позволения сказать, лень. Она защищается чуть ли не отчаяннее всех прочих. И чем круче поворот, которым угрожает новая идея, чем радикальнее предстоящее преобразование, тем сильнее, разумеется, разжигаются страсти, и тем упорнее сопротивление.

Такое сопротивление выпало на долю гомеопатии именно потому, что она захватила известную отрасль науки под самые корни. Если бы толчок был не так силен, ему легче поддались бы. Если бы втиралась исподволь, она давно бы, может быть, втерлась. Но кто знает, сколько бы обрывков пришлось тогда оставить на пути, а ей ради собственной и общей пользы нельзя было подвергаться такому риску, следовало прежде всего сохранить свою целость. Очень может быть, что занимай Ганеман до своего открытия какую-нибудь видную кафедру или кресло в академии, его идеи при поддержке приятелей-собратов имели бы более легкий доступ в святилище. Но тогда неизбежны были бы и разные уступки, которыми вообще на свете добывается всякий быстрый успех, и едва ли гомеопатия тогда была бы здоровее. Напротив, упорное сопротивление было ей полезно: она развилась самостоятельнее и созрела в борьбе.

Не раз Ганеману при жизни и по смерти были сделаны более или менее язвительные упреки за то, что он пустил свою идею в народ, выразив ее живым, общепонятным и всякому доступным словом, и тем "профанировал" науку, вместо того чтобы, как приличествовало истому жрецу Эскулапа, принести жертву на алтарь науки сообразно древним преданиям, писать на языке мертвом и печатать в журналах неудобочитаемых под эпиграфом "Odi profanum vulgus et аrсео"2. Упреки несовершенно справедливые: первое свое сочинение о гомеопатии Ганеман написал на латинском языке3, но скоро догадался, что этим путем совершенно новая живая мысль слишком медленно, а может быть, и вовсе не проникнет, куда для общей пользы нужно. Он предвидел, что с одной стороны, учение его не уцелеет от уступок, которые потребуются; с другой, необходимо не только убедить и склонить в свою пользу врачей, но приготовить и массу публики к перевороту в понятиях о врачебных средствах. Оказалось, что публика, несмотря на двадцативековую привычку, развитую под влиянием внушений, оказалась менее предубежденной в пользу древних преданий, и не имея достаточных поводов охранять их, скорее и легче ученых усвоила ясную и общепонятную новую истину, в которой увидела свою пользу. Переворот идей вдруг сделался популярным, стал развиваться преимущественно через посредство профанов и тем еще усилил сопротивление факультетов. Мы уже заметили, чем все это было полезно. Истина, усвоенная массой, уже не может быть ни затеряна, ни заглушена, как это было прежде, когда она пробивалась противоположным путем, начиная с тесного круга ученых по ремеслу. Не говоря уже о вскользь промелькнувших заметках врачей разных времен о гомеопатическом свойстве лекарств, ни о пропущенном без внимания мнении самого Гиппократа на этот счет, вспомним только об участи, постигшей Парацельсов специфизм. Парацельс может почитаться предшественником Ганемана, но он был забыт, прославлен обманщиком и шарлатаном на три столетия именно потому, что масса профанов ничего положительного не знала об его идеях, и посвященным легко было, сообразно своим видам и страстям, не уразумевши, исказить и затереть их.

Следовательно, для пользы общей так нужно, так хорошо было, что гомеопатия прошла именно этим новым, а не старым путем науки. Притом дух времени подвел еще одно весьма важное обстоятельство: понятие о науке вообще очень изменилось против старого, средневекового. Наука для науки отвергнута. Она из замкнутого неприступного святилища вышла в народ и оценивается уже по мере своего служения общей пользе. Она сама старается сделаться популярной, общедоступной, и для этого принуждена была, отбросив свои прежние условные и полутаинственные формы, заговорить общепонятным языком. Нынче ни для кого уже не подлежит сомнению, что наука только тогда достигает истинной своей цели, становится полезной, когда умеет быть общепонятной. Впрочем, это понятие принадлежит не исключительно новому времени. В нем скорее выражается возврат к древности. Вот, например, что говорит Гиппократ: "Желающий рассуждать о врачебном искусстве должен в особенности стараться говорить вещи понятные простым людям, потому что рассуждения и изыскания врача имеют предметом болезни, которыми может страдать всякий"4.

Наконец ученые люди всех наций оставили бесплодное щегольство мертвым языком и пишут каждый на своем природном, стараясь, сколько позволяют предмет и уменье, быть общепонятными. Да только не всем это удается. Для этого прежде всего нужно, чтобы мысль была действительно верна и выражение ясно, то есть чтобы и мысль и выражение отличались необходимой принадлежностью и высшим совершенством истины — простотой.

Тем не менее, однако же, гомеопатия подвергалась и до сих пор подвергается со стороны многих врачей нареканиям за излишнюю популярность. Нам случалось встречать весьма достойных всякого уважения ученых, которые с удивлением и насмешливой улыбкой спрашивали: "Неужели же вы думаете, что гомеопатия наука?" Другие сто раз уже печатали, что гомеопатия не наука, а какая-то "механическая игрушка", способ лечения, доступный всякому неучу, едва грамотному, лишь бы умел только справиться о болезни и лекарстве по списку припадков. Словом, эти господа вообразили, что вся гомеопатия заключается в домашних лечебниках и так называемых реперториях. Это пренебрежение означает, или по крайней мере должно означать, что гомеопатический способ лечения так легок и прост, что не может быть неизвестным, и только недостоин внимания серьезного ученого.

Тут кроется маленькое недоразумение. За что, к кому и к чему относится укор? Правда, что коротенькое наставление, как употреблять несколько хорошо исследованных и практикой оправданных гомеопатических средств против хорошо известных болезней, нередко приносит многим семействам значительную пользу. Правда, что во многих случаях несложных или только что начинающихся болезней, владеющие лечебником или реперторием часто помогают себе и своим приближенным, в особенности в таких местах, где бывают даже лишены возможности прибегать к совету ученого врача. Но разве это недостаток системы или методы? Разве это недостаток науки? Напротив, это доказывает только, что гомеопатическое учение обладает первой и самой существенной принадлежностью истины — ясностью и простотой. Такая истина натурально легко доступна всякому, кто вникает в нее без предубеждения. Легко понять простую и ясную истину. Но все-таки довольно трудно изучить и разобрать весь необходимый для ее приложения материал, усвоить себе все факты уже исследованные, и исследовать новые. Новички нередко даже пугаются этого труда, и некоторые по первому взгляду отступали от него и возвращались к старой рутине, скрыв свое малодушие и лень под надменным пренебрежением. Следовательно, насчет механической игрушки не беспокойтесь: хорошим врачом-гомеопатом быть не так легко, как прочитать лечебник. Лечебники и облегчающие труд руководства суть плоды предшествовавших изысканий и наблюдений; последние результаты, которые наука отдает обществу во владение и пользование. Кто против этого? Пустим вопрос на голоса, если он еще не решен. Это вопрос о том, для кого и для чего существует наука, сама для себя или для потребностей общества, или, наконец, общество существует для науки? В частности, медицина ли существует для больных, или больные для медицины?

Пока продолжается баллотировка, мы займемся другой стороной вопроса: что такое собственно наука, и в какой мере гомеопатия подходит под общие условия в этом отношении.

Прежде всего необходимо условиться в терминах.

Наукой называется логически (правильно и разумно) построенный свод познаний о каком-либо роде явлений жизни человека или природы и их произведений. Источник, первое начало и повод к происхождению науки — с одной стороны, свойство человеческого ума вообще — пытливость, потребность знания; с другой в особенности житейские нужды, необходимость охранения от вреда и желание пользы, удобства и наслаждения, потребность улучшения нравственного и материального состояния человека как разумного существа и члена гражданского общества. Из этого же начала следует, что вся цель науки — удовлетворение справедливых и законных потребностей, польза человека и общества. Необходимые и самые существенные условия возможности достигнуть этой цели, во-первых, истина (действительно точное, верное знание); во-вторых, применимость, практическая годность. Неприменимое бесплодно, сколько бы ни казалось истинным; неистинное или неприменимо, бесполезно, или положительно вредно, смотря по потребности, которая имеется в виду. Средства науки: во-первых, опыт, наблюдение, исследование фактов; во-вторых, логика — расположение наблюдений в последовательном порядке, в органической связи, утверждение на одном общем основании, объяснение и подведение их под общие законы; построение системы, в которой последние выводы суть положительные указания к употреблению в пользу, к удовлетворению потребности, и которая бы представляла стройное целое, способное к развитию посредством приобщения новых фактов без противоречия с возможно меньшим нарушением или уничтожением уже вошедшего в состав ее. Первым средством добывается содержание науки, вторым обрабатывается ее форма. Ни то, ни другое средство отдельно не может служить к выполнению назначения науки: бессвязное собрание даже совершенно точно известных фактов само по себе еще не составляет науки, именно потому что не достает ни удовлетворительного объяснения, ни положительного вывода (бессознательный эмпиризм, практика без руководящей теории). Точно так же самая великолепная в отношении к правильности формы система не может быть действительной наукой при неточно или недостаточно исследованных фактах, то есть при неверном или неполном содержании, потому что или необходимо заключает в себе ложные толкования и ложные выводы, или остается неудовлетворительной, неприменимой к потребностям (отвлеченное умозрение, теория без практики, область гипотез и бездоказательных догадок).

Наука строится медленно, постепенно; наблюдения собираются мало-помалу. Между тем потребность приложения заставляет спешить объяснением и выводом. Сверх того, кроме застоев, зависящих от внешних общеисторических причин, односторонние или ложные направления, неясно сознаваемая цель, неверные взгляды на предмет, наконец даже ученое тщеславие, недобросовестность и преднамеренный обскурантизм заставляют науку блуждать по окольным путям и запутываться в противоречиях. Отсюда шаткость систем и их смена одной другою. Недостаточность наблюдений или неудовлетворительность объяснений делают науку, или какую-нибудь отрасль ее, неприменимой к потребностям. Является новый факт, новое наблюдение, которое становится в противоречие с прежними наблюдениями и с прежней теорией и требует перестройки системы, или открывается новый закон и придает целому ряду известных фактов совершенно иное значение, всей науке новый вид. Чем больше наука заключает в себе хорошо исследованных фактов, подтверждающих верность теории, или, что одно и то же, неизменность закона, положенного в основание системы, чем менее она заключает в себе противоречий, чем более способна к развитию и обогащению в однажды данном направлении, и чем более применима к потребностям, тем более она заслуживает названия действительной науки.

Предположив, что это определение науки и ее условий верно, посмотрим, в какой мере гомеопатия отвечает ему.

До гомеопатии две важнейшие отрасли врачебной науки — те именно, для которых существуют все остальные, — фармакология и терапия, находились в состоянии до того неудовлетворительном как по неполноте и неточности наблюдений, так и по шаткости систем, беспрерывно сменявших одна другую, что оказывались на практике во многих случаях не только бесполезными, но даже вредными, и приводили людей, имевших наибольший вес в науке, к совершенному отрицанию. Потребность переисследования, переработки и перестройки ощущалась всеми. Гомеопатия представляет, во-первых, новую фармакологию, длинный ряд фактов, вновь подробно и точно исследованных по новой более удовлетворительной и всеми за необходимую признаваемой методе; фактов, к которым присоединяется все пригодное из прежде замеченного. Поверка этих фактов и точности наблюдений доступна каждому. Эти факты, исследование физиологических и болезнеродных свойств различных лекарственных веществ на здоровый организм, приведены в ясную и простую систему настолько, что могут быть изучены каждым и, главное, становятся применимыми к потребностям, к лечению болезней. Во-вторых, гомеопатия дает новую терапию, науку лечения, построенную на новых началах, на основании новооткрытого закона, которого верность постоянно оправдывается практикой, рядом таких же очевидных фактов. Поверка точно также доступна каждому. И фармакология, и терапия гомеопатическая удобоприменимы, удовлетворяют потребности больных и притом для беспристрастных наблюдателей в гораздо большей, совершеннейшей мере, чем их предшественницы. Как в той, так и в другой, для изучающих и разрабатывающих, полагается первым и непременным правилом держаться только очевидного, идти путем строгого и отчетливого исследования и отвергать всякое бездоказательное предположение, всякий вымысел. Таким образом, гомеопатия представляет два свода положительных знаний, имеющих твердое руководящее начало, построенных на одном общем неопровержимом законе и потому весьма удобоприменимых. Обе отрасли гомеопатии способны к развитию и обработке в данном направлении, к бесконечному приращению новыми фактами без нарушения оснований. Таким образом, гомеопатия выполняет все условия истинной науки. Следовательно, гомеопатия — наука.

Последним из вышеприведенных качеств науки, прочностью, жизненностью, способностью к обогащению и разработке, гомеопатия обладает в редком совершенстве, и потому представляет самое обширное поле для жаждущих деятельности. Исследователь всегда найдет достойную труда работу. Ему предоставляется или собирать новые факты, или поверять и пополнять старые, или довершить объяснение спорных частностей, и ни в каком случае не придется разбить главное существенное основание ради его несостоятельности: напротив, чем строже и точнее производится исследование, тем скорее добывается убеждение в неопровержимости этого основания и в логичности выводимых из него правил приложения.

Касательно вопроса, достойна ли гомеопатия внимания серьезных ученых, мы смело можем заверить, что достойна. Приступите к изучению и поверке фактов, пожалуй, хоть с предубеждением, хоть для того, чтоб опровергнуть и уничтожить гомеопатию; производите исследование самым точным и строжайшим образом, но только не искажайте ни фактов, ни способа наблюдения; повторяйте опыты точно так, как указано, чтобы получить указанные результаты. Если мы неверно положим предмет под микроскоп, неправильно установленный, или при повторении химического анализа употребим нечистый материал и неуказанные реагенты, то, конечно, не имеем права говорить, что показания микроскописта и химика ложны. Точно так же очевидно, что и поверяющий показания гомеопатии без точного соблюдения ее условий поступает несправедливо и не заслуживает веры.

Гомеопатия с первого дня своего рождения приглашает всех и каждого к поверке своих показаний. Конечная цель этой поверки — общая польза. Мы повторяем это приглашение: следовательно, с одной стороны, обращаемся ко всем врачам вообще и, принимая на себя обязанности докладчика, намерены доставлять желающим удобное средство ознакомиться с нашим предметом и следить за его развитием. С другой, гомеопатия как и всякая незаконченная наука представляет несколько частных спорных вопросов, по поводу которых существуют не только разногласные мнения, но даже две резко разделившиеся партии. Признавая всю неизбежность и пользу различия мнений, для побуждения к более точным исследованиям для развития науки, мы, однако же, убеждены, что односторонние крайности вредны и опасны для истинных успехов ее, и потому, не приставая исключительно ни к тому, ни к другому знамени, желали бы содействовать к соглашению противоречий и окончательному разъяснению спорных вопросов. Для этого мы предлагаем всем гомеопатам наш журнал как посредничествующий орган, через который они могут сообщать свои наблюдения и взаимно объясниться, каждый сообразно своим убеждениям. В случае встречи крайних мнений мы предоставляем себе только право пояснения.

При этом мы надеемся излагать наши доклады так удобопонятно, чтобы заслужить внимание всякого вообще образованного читателя, интересующегося наукой. Мы не думаем, чтобы через это наука могла быть профанирована, а напротив, вместе с Гиппократом полагаем, что удобопонятность в особенности необходима науке врачевания, которая всего ближе касается больных.

Для ясности отношений и определенности направления журнала, с первого шага считаем нужным здесь же сказать, как мы понимаем нашу программу и задачу.

  1. Положения, которые мы считаем бесспорными:
    1. Similia similibus curantur, подобное излечивается подобным.
    2. Лекарством может быть только такое вещество, которого свойства достаточно исследованы на здоровом, для приложения к болезни на основании закона подобия.
    3. Распознание болезни должно состоять в точном обособлении каждого данного случая. При этом распознании можно и дóлжно пользоваться всеми средствами вспомогательных врачебных наук, но не следует ограничиваться только ими: нужно знать во всей возможной подробности историю больного организма, все обстоятельства, при которых болезнь развилась, все осложнения и все особенные припадки, какими она выражается у данного лица, чтобы найти истинно подобное, действительно соответствующее средство.
    4. Лекарство должно быть употреблено в малом, безвредном приеме, простое, не смешанное, потому что действия смешанных совершенно неизвестны и для практической годности потребовали бы нового исследования каждой смеси, что при неисчерпаемом обилии подлежащих изучению простых оказывается совершенно ненужным.
    5. Различные взгляды на причины происхождения болезней, так же как и классификация и названия их, не имеют никакого полезного влияния на лечение.
    6. Различные объяснения действия гомеопатических лекарств в процессе исцеления не могут ни подтвердить, ни подорвать закона подобия: это первое основание всего учения подтверждается только фактами излечения.
  2. Вопросы, подлежащие разрешению:
    1. В чем состоит специфика и существуют ли специфические средства в точном смысле этого слова?
    2. Как велики непременно должны быть дозы лекарств; какие разведения дóлжно предпочитать, и в каких случаях; действительны ли высокие разведения; нет ли различия в действиях высоких и низких разведений?
    3. Что такое динамизм в лекарстве; изменяются ли свойства лекарства при растирании и разведении, и каким образом?
    4. Как долго действие приема может продолжаться, и как часто длóжно повторять приемы?
    5. В каком отношении находится продолжительность действия лекарств к острым и хроническим болезням?
    6. В какой мере оправдываются положения Ганеманова учения о хронических болезнях?
    7. Как разобрать начальные и наследственные действия лекарств, и могут ли те и другие быть применимы к лечению?
    8. Следует ли придать Ганемановой фармакологии другую форму, и какую именно?
    9. Чем можно пополнить существующие исследования гомеопатических лекарств?
    10. Чем может быть доказана достоверность гомеопатических излечений, и в какой мере достаточна целительная сила природы?
    11. Как именно действуют гомеопатические лекарства, и что происходит в организме при исцелении; точно ли они производят другую болезнь, искусственную, сильнейшую, или действуют другим образом?
    12. Можно ли принимать существование жизненной силы, и в каком смысле?
    13. Действительно ли случается агравация (ожесточение) припадков по приему соответствующего болезни лекарства, или нет, и при каких обстоятельствах?
    14. Существует ли другое целительное действие лекарств, кроме гомеопатического, и если существует, то какое именно? И т. д.

К решению этих вопросов и соглашению можно прийти только посредством сопоставления и тщательного рассмотрения всех разногласных мнений, потому что в каждом противоположном может заключаться часть искомой истины.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Мандт Мартин (1800—1858) — немецкий врач, создатель т. н. атомистического метода лечения, представлявшего собой смесь надерганных из гомеопатии теоретических и практических находок. В конце 1830-х гг. прибыл в Россию, где стал преподавателем Петербургской медико-хирургической академии и прославился благодаря своему "атомистическому" лечению. Подробнее см. стр. 124–126 в книге К. Боянуса-ст. — Прим. авт. сайта.
2 "Презираю и прочь гоню невежественную чернь" (Гораций, "Оды", III, I, 1–4). — Прим. авт. сайта.
3 Fragmenta de viribus medicamentorum positivis sivе in sano corpore humano observatis. P. І. II. Lipsiae, 1805.
4 Hippocrate, De l'аnciеnnе médecine. 2. Œuvres complètes, ed. Littré, t. I, p. 573.